Кремниевые танки. Нэнси Фрейзер: женский взгляд на цифровой капитализм
«Кремниевые танки» — цикл статей ForkLog, в котором мы рассказываем о самых интересных, на наш взгляд, интеллектуалах, ученых и визионерах, определивших облик интернета и цифровых финансов либо, напротив, подвергших их критике. Герой, а точнее героиня сегодняшнего материала — философ Нэнси Фрейзер, которая ввела целое понятие «каннибальского капитализма», чтобы описать связь между техническим прогрессом, бигтехом, экономическими элитами и старыми формами эксплуатации в новой привлекательной оболочке.
Иллюзия прогресса, или Что не так с идентичностями
Внедрение в процессы производства искусственного интеллекта, ESG-повестка, политика разнообразия и инклюзивности — все это может выглядеть признаками нового, справедливого капитализма. Некоторые левые акселерационисты, например Алекс Уильямс и Ник Срничек, утверждают, что прогресс может быть использован «против капитала». В программной статье #Accelerate: Manifesto for an Accelerationist Politics (2013) они заявляют, что ускорение развития технологий способствует автоматизации производства, что должно приводить к сокращению рабочего дня и в отдаленной перспективе к деконструкции рынка труда.
Однако Нэнси Фрейзер уверена, что реальными последствиями прогрессивного модернизированного капитализма «с человеческим лицом» становятся рост социального неравенства, климатический и глобальный социально-политический кризисы. Она называет это «каннибальским капитализмом» — системой, которая теперь не просто извлекает прибыль, но поедает основания собственной возможности существовать: природу, труд, доверие, заботу.
Фрейзер предупреждает о способности капитализма превращать любую критику в форму легитимации власти и предлагает постоянно удерживать это во внимании, ведя речь о неолиберальном феминизме, политиках идентичности, экологистских, деколониальных и антипатриархальных движениях.
Чтобы понять, что именно критикует мыслительница в активностях «за все хорошее», придется немного вникнуть в концепцию справедливости, которую она обосновывает. Фрейзер предлагает рассматривать справедливость в гармоничном сочетании трех факторов: перераспределение (экономическое), признание (культурное) и представительство (политическое).
В современном мире постоянно нужно быть максимально представленным, видимым и вовлеченным, чтобы получить место в экономике внимания — эту истину подтвердит даже далекий от маркетинга человек. Умение создавать личный бренд теперь необходимо и самым бедным людям, иначе их не заметят при раздаче пожертвований. Борьба за признание таким образом для многих групп, угнетаемых по признаку той или иной идентичности, стала самоцелью.
Сразу скажем, что Фрейзер не стремится и даже не предлагает отменять политику идентичности. Однако она указывает: смещение политических акцентов на идентичности не меняет коренным образом существующую структуру власти и производственных отношений. Будучи сосредоточенной на культурном признании, политика идентичности поверхностна и часто отвлекает внимание от более глубоких проблем экономического неравенства и несправедливого распределения ресурсов, что приводит к сохранению или даже укреплению существующих структур угнетения.
Приверженность Фрейзер разработке комплексного анализа взаимосвязей между гендерным угнетением и капитализмом приобрела новую актуальность, когда политические кризисы стали более очевидными, чем экономические и социальные. В статье 2017 года «Конец прогрессивного неолиберализма» она так попыталась объяснить «правый поворот» в развитых европейских странах и приход Дональда Трампа к власти в США:
«Прогрессивный неолиберализм развивался в США на протяжении последних трех десятилетий и был официально „взят на вооружение“ с избранием Билла Клинтона в 1992 году. Клинтон стал главным инженером и знаменосцем „новых демократов“ — американского эквивалента „новых лейбористов“ Тони Блэра. Вместо коалиции профсоюзов времен „Нового курса“, включавшей в себя организованных в профсоюзы работников производств, афроамериканцев и городских средних классов, он создал новый союз предпринимателей, жителей богатых пригородов, новых социальных движений и молодежи: все они провозглашали искреннюю преданность современным прогрессивным ценностям, приветствовали разнообразие, мультикультурализм и права женщин. Даже одобряя такие прогрессивные идеи, администрация Клинтона все равно служила интересам финансистов с Уолл-стрит».
Обратим внимание на «интересы финансистов» в позиции, декларируемой Фрейзер. Именно их с 1990-х годов в США, по ее мнению, стали обслуживать не только администрации президентов, но и борцы за права человека при отсутствии в публичном дискурсе четко артикулированных левых социалистических нарративов. Прогрессивный американский неолиберализм сделал возможным альянс мейнстримных социальных движений (феминизм, антирасизм, мультикультурализм, ЛГБТ) и элитных бизнес-секторов (Уолл-стрит, Кремниевая долина, Голливуд). По мнению Фрейзер, первые позволили последним перенять их харизму:
«Идеалы, такие как многообразие или расширение прав и возможностей, которые в принципе могут служить разным целям, теперь служат красивой оберткой для политики, уничтожившей производство и условия жизни представителей того, что когда-то называлось средним классом».
Феминизм, в частности, успешно кооптирован современным капитализмом. Жаждущие репрезентации получают ее, пока еще далеко не на равных с мужчинами, но директрисы, кандидатки наук, программистки — уже давно не редкость. Подобное признание отдельных женщин, а не женщин как класса, на деле лишь стабилизирует несправедливую систему. Мы получаем гендерную инклюзию, но без подрыва экономических основ неравенства.
Подобное расширение прав и возможностей означает просто борьбу за свободу женщин эксплуатировать других — часто именно это и происходит. Назначение большего количества женщин в корпоративные исполнительные и руководящие советы, их избрание на политические должности или другое наделение женщин особыми полномочиями в существующих корпоративных или государственных структурах только кажется достижениями феминизма. В действительности мы получаем воспроизводство патриархатных паттернов при инклюзии женщин во власть.
Для Фрейзер либеральные феминистки одержимы ложными целями — по сути, возможностью становиться капиталистками или президентами. Настоящая задача феминизма, по ее мнению, заключается не в том, чтобы обеспечить женщинам доступ на вершину иерархии, а в том, чтобы разрушить эти структуры.
Примерно те же претензии у Фрейзер к оседланию корпорациями и политиками экологической повестки. Идея отрицания проблемы глобального изменения климата сегодня выглядит максимально маргинальной: даже Владимир Путин публично признает, что необходимо обратить внимание на потепление, которое будет иметь для России «серьезные последствия». И не всегда подобная стратегия продиктована популистскими намерениями, маркетинговыми соображениями, модой и выгодами. Иногда это просто констатация консенсуса в отношении чего-то, что в экспертных сообществах договорились считать здравым смыслом. Однако признание проблемы само по себе никак не способствует ее устранению. Более того, Фрейзер считает, что экологическая катастрофа заложена в логику функционирования капитализма:
«Природа и забота — это два условия капиталистического накопления, которые капитализм эксплуатирует, но не воспроизводит».
При «зеленом капитализме» личная ответственность людей сводится к тому, что они отовариваются в «магазинах экологичных товаров», а продукты с маркировкой «эко» переходят в нишу элитного потребления. Естественно, на изменение климата это никак не влияет, как не влияют на него ESG-рейтинги корпораций: вместо сокращений выбросов идет торговля правом загрязнять.
«Новый здравый смысл должен избегать редукционистского „экологизма“. Он не должен рассматривать глобальное потепление как козырную карту, которая перекрывает все остальное, а должен проследить эту угрозу до глубинной общественной динамики, которая также движет другими направлениями нынешнего кризиса. Только обратившись ко всем основным аспектам этого кризиса, „экологическим“ и „неэкологическим“, и раскрыв связи между ними, мы можем начать строить контргегемонистский блок, который поддерживает общий проект и обладает политическим весом для его эффективной реализации», — считает Фрейзер.
Как девочка из хорошей семьи стала радикалкой
Когда Нэнси Фрейзер родилась — в 1947 году — в Балтиморе (штат Мэриленд) еще действовали законы Джима Кроу, устанавливавшие расовую сегрегацию. По политическим взглядам ее родители, нерелигиозные евреи, были либералами, поддерживали Франклина Рузвельта. Однако Нэнси чувствовала, что их образ жизни расходился с декларируемыми ценностями.
Юношеский бунт гармонично вылился в политический активизм, борьбу за гражданские права, она стала активной участницей движения сопротивления призыву во Вьетнам. Будучи студенткой колледжа Брин-Мор, Фрейзер убеждала молодых американцев сжигать свои военные билеты и отказываться вступать в армию. На девушку сильное впечатление произвели сообщения о буддистских монахах во Вьетнаме, сжигавших себя заживо в знак сопротивления войне. А в одном из интервью Нэнси Фрейзер призналась, что тогда она всерьез думала: «Если ты действительно против войны, то почему ты до сих пор себя не подожгла?»
Максимализм и радикализм остались в ее характере, но не погибнуть в активистском пылу и в прямом смысле не уничтожить себя, дожить до 78 лет, став респектабельной профессоршей, ей помог случай. Она познакомилась с несколькими троцкистами, которые рассказали ей о других, кроме самосожжения, способах политической борьбы. Нэнси вступила в SDS и стала феминисткой — тогда это было обычным путем для молодых интеллектуалок, родители которых могли позволить им учиться в престижных заведениях.
А Брин-Мор-колледж был именно таким — элитным образовательным учреждением для женщин (такого рода сегрегация тоже существовала в США в 1960-е). Изначально Фрейзер хотела изучать классическую филологию. Ее наставником в колледже стал поэт и переводчик «Илиады» Ричмонд Латимор — мечта исполнилась. Но если бы она на том и успокоилась, то это было бы слишком буржуазно по меркам самой же Фрейзер. Бурление того времени требовало отклонений от заданных курсов, и Фрейзер присмотрелась к другому преподавателю — философу Ричарду Джейкобу Бернштейну. Выбор этого пути помог ей гармонично совместить страсть к интеллектуальным занятиям и политике. Бернштейн подсунул студентке «Одномерного человека» Герберта Маркузе — яркого представителя Франкфуртской школы критической теории.
«Франкфуртцы» и их продолжатели стремятся изменить и критиковать общество в целом, выявляя основные предпосылки в социальной жизни, которые мешают людям участвовать в «истинной демократии». Вообще, может сложиться мнение, будто у неомарксистов на семь бед один ответ: во всем виноват абстрактный капитализм. Однако Фрейзер предлагает присмотреться к нему поближе и понять, чем действительно текущая экономическая система вредит человечеству и как можно минимизировать этот ущерб, чтобы в итоге устранить его первопричину.
Три кита цифрового капитализма и замороженные яйцеклетки
Казалось бы, как могут быть связаны яичники и глобальная экономика? На самом деле связь эта очень крепка: производство и воспроизводство находятся в переплетении и вечном внутреннем противоречии в условиях любого капитализма.
Цифровой капитализм зиждется на финансиализации, невидимом труде и иллюзии признания. Финансиализация несет непропорциональную выгоду тем, кто и раньше стоял на вершине распределения доходов и богатства. Сейчас капитал переместился из производства в управление активами. Сама эта модель работает на усиление разрыва между бедными и богатыми и создает возможности угнетения и узурпации власти.
Цифровые корпорации вроде Google, Meta, Amazon действуют как финансовые структуры. Они не производят ценность в виде традиционного товара, они торгуют эмоциями и вниманием, превращая повседневность в «инвестиционный продукт». Цифровой капитализм эксплуатирует личную информацию, усугубляя расовое и гендерное неравенство через алгоритмическую дискриминацию.
Об экономике аффектов, где каждый лайк, пауза в прокрутке и прочие данные могут быть пригодны для анализа, предсказания и монетизации писала другая исследовательница, Шошана Зубофф, в книге «Эра надзорного капитализма». По ее мнению, цифровой капитализм извлекает стоимость не из непосредственной деятельности, а из прогнозируемого поведения.
Цифровые платформы контролируют и монополизируют потоки данных, которые функционируют как новая форма капитала. Эти данные не только позволяют точно моделировать поведение потребителей, но и служат инструментом социального управления. Мы имеем дело не просто с цифровым рынком, а с новой формой капиталистической институционализации, в которой частные платформы узурпируют публичные функции, например, регулирование коммуникации, структурирование общественного дискурса. Неподконтрольные государству и обществу акторы цифрового капитализма смогут определять социальный порядок и формировать цифровое будущее.
Взгляд Шошаны Зубофф на постиндустриальный капитализм стал мейнстримным, потому что он откровенно пугает, затрагивая аспекты вашей личной безопасности. У Фрейзер же вы не найдете страшилок про то, как цифровые гиганты напитываются всевозможными данными, включая долготу удержания внимания той или иной картинкой в соцсети, а потом порабощают волю пользователя и вертят им, как угодно. Однако обе мыслительницы сходятся в том, что функционирование цифровой экономики обеспечивает труд — невидимый и неоплачиваемый, который мы отдаем ежедневно в ущерб своим интересам. Пользователи различных платформ сами предоставляют капиталу свое время, внимание и данные, думая, что просто общаются или «тупят», как бы расслабляясь, — часто в перерывах между другими видами работы.
Концепция «каннибальского капитализма» Фрейзер не оспаривает угрозы «надзорного капитализма» Зубофф, но охватывает проблемы шире. Надзор — лишь один из механизмов системного захвата цифровизированным капитализмом внеэкономических сфер. То, что раньше казалось приватным, личным, а потому экономически нейтральным, сегодня превращается в актив. Мы не только потребители, но и источники стоимости, даже в моменты, когда, казалось бы, «просто живем». Эмоции, привязанности, страхи, рутинные жесты — все это становится частью инвестиционной логики, управляемой приватными алгоритмами. Цифровой капитализм — не новая парадигма, а закономерная эволюция традиционной капиталистической логики, где данные стали просто новым ресурсом для «пожирания». Без политической воли встроенный в капиталистическую систему акселерационизм превращается в ускоренный экстрактивизм, когда люди и технологии бегут вперед, но все глубже тонут в старых схемах эксплуатации.
Фрейзер обращает особое внимание на то, что финансиализированный капитализм подчиняет государства и общества непосредственным интересам частных инвесторов, требуя прекращения государственных инвестиций в общественное воспроизводство. По мнению мыслительницы, такое положение вещей институционально закрепляет разделение производства и воспроизводства на гендерной основе, то есть оставляет сферу создания материальных благ мужчинам, а сферу деторождения и заботы женщинам. В отличие от прошлых режимов, новый капитализм пользуется преимущественно либерально-индивидуалистическими и гендерно-эгалитарными образами. В современных европеизированных обществах признано гендерное равноправие, практически все институции сегодня провозглашают равенство возможностей для реализации своих талантов во всех сферах, в том числе и в сфере производства. А общественное воспроизводство часто воспринимается как пережиток и препятствие для развития. В этой концепции Фрейзер видит новую форму острого конфликта, порождаемого капитализмом:
«Финансиализированный капитализм не только ограничил государственное снабжение и привлек женщин к оплачиваемому труду, но и сократил реальную заработную плату, тем самым увеличив количество часов оплачиваемого труда, необходимых домохозяйству для обеспечения семьи, и породил отчаянное стремление переложить эмоциональный труд на плечи других людей. Чтобы восполнить „недостаток заботы“, режим как бы импортирует трудовых мигрантов из бедных стран в богатые. Как правило, воспроизводительный и эмоциональный труд, которым раньше занимались более привилегированные женщины, берут на себя представительницы расовых меньшинств, часто из сельского населения бедных регионов. Но для этого мигрантам приходится передавать свои семейные и общинные обязательства другим, еще более бедным людям, а тем приходится делать то же самое — и так далее по длинным „глобальным цепочкам заботы“. В результате недостаток заботы не устраняется, а перемещается от богатых семей к бедным, с Глобального Севера на Глобальный Юг».
Феминистки индустриального периода боролись с «семейной зарплатой» – системой, когда домовладение держалось на получении денежного заработка «кормильцем-отцом» и неоплачиваемом труде заботы экономически зависимой «матери-домохозяйки». И получили новую модель, которая оказалась не многим слаще – «семья с двумя кормильцами». Теперь иметь работу, условно говоря, должны все, а дом, дети, старики и сами трудящиеся не перестали нуждаться в обыденной ежедневной заботе. Параллельно произошло снижение зарплат, то есть два работающих родителя не делают семью в два раза богаче, а еще увеличилось количество часов, необходимое для того, чтобы заработать достаточно для содержания как минимум себя, как максимум иждивенцев и питомцев. Безусловно, многих это устраивает. Когда ваша голова 8 – 12 часов занята работой, вам просто некогда думать о социальной справедливости. За вас это делают философы, и в частности Фрейзер.
Что происходит с женщинами, которые достигают карьерного успеха в корпорациях? Они боятся выпасть из процесса и уйти в декретный отпуск, потому что есть риск нескоро вернуться на занимаемую позицию, а о повышении и вовсе в большинстве случаев пришлось бы забыть. И тут, как считает Фрейзер, эмансипация вступает в союз с маркетизацией с целью подорвать основы социальной защиты. В итоге способности к общественному воспроизводству минимизируются. И этот тезис подкрепляет одна интересная тенденция — рост популярности в США процедуры замораживания яйцеклеток. Крупные IT-компании готовы оплачивать своим работницам эту дорогостоящую процедуру (порядка $10 000), лишь бы заполучить себе потенциал их «лучших годов», а детей оставить на когда-нибудь потом, в 50–60 лет, если еще будет желание.
Меняются и традиционные ритуалы материнства. При мощном продвижении грудного вскармливания в странах с высоким уровнем жизни увеличился спрос на дорогие, технологичные молокоотсосы. Ребенок уже не сосет материнскую грудь, потому что его кормит из бутылочки няня. Мать же может ехать за рулем на работу и параллельно сцеживать молоко при помощи крутейшего аппарата с двумя воронками, которые не нужно придерживать руками. Каковы могут быть эволюционные последствия таких изменений, социальные или биологические, сейчас можно только предполагать. Однако уже ясно: прогресс в условиях финансиализированного капитализма не освобождает людей, а приводит к дисбалансу между производством и воспроизводством в технологически развитых обществах, усугубляет «кризис заботы» и способствует углублению неравенства.
Как мы к этому пришли? Значительную роль в сложившейся системе играет долг. Его Фрейзер рассматривает как инструмент, при помощи которого глобальные финансовые институты требуют от государств сокращения социальных расходов. Государства же в свою очередь включают жесткую экономию и даже вступают в сговор с инвесторами для извлечения стоимости из населения.
Фермеры Глобального Юга из-за долгов лишаются собственности в результате нового этапа захвата корпорациями земель. Капитал же оказывается сосредоточен в так называемых исторических центрах. Нестабильный и плохо оплачиваемый труд в сфере услуг заменяет промышленный труд с развитой профсоюзной структурой, а заработная плата падает ниже общественно необходимых затрат на воспроизводство. В складывающейся «гиг-экономике» — когда бизнес не нанимает сотрудников в штат, а привлекает сторонних специалистов для отдельных проектов и задач — постоянные потребительские расходы требуют расширенного потребительского кредита, который растет в геометрической прогрессии.
«Именно за счет долга капитал сегодня поглощает труд, муштрует государства, переводит богатство с периферии в центр и высасывает стоимость из домохозяйств, семей, сообществ и природы. В результате обостряется присущее капитализму противоречие между экономическим производством и социальным воспроизводством. Если предыдущий режим позволял государствам подчинять краткосрочные интересы частных фирм долгосрочной цели устойчивого накопления, отчасти стабилизируя воспроизводство за счет государственного обеспечения, то нынешний уполномочивает финансовый капитал муштровать государства и общества в непосредственных интересах частных инвесторов, не в последнюю очередь требуя от государства отказаться от инвестиций в социальное воспроизводство. И если предыдущий режим объединял коммерциализацию с социальной защитой от эмансипации, то нынешний создает еще более извращенную конфигурацию, в которой эмансипация объединяется с коммерциализацией, чтобы подорвать социальную защиту», — раскрывает противоречия капитала и заботы Фрейзер.
Что же делать, что же делать?
Фрейзер называет неолиберализм современной глобальной формой капитализма. И считает, что следование этой идеологии ведет к снижению зарплат и падению качества жизни во всем мире. При неолиберальной экономической модели только владельцы корпораций, венчурные инвесторы, высококвалифицированные специалисты из высокотехнологичных отраслей, управленцы могут быть довольны собственным уровнем жизни. Решить эту проблему можно исключительно деконструкцией капиталистических моделей в экономике. Но какими методами бороться с тем, что нас глобально окружает и словно проистекает из самой природы человеческих взаимоотношений? Фрейзер предлагает не изобретать велосипед, а обратиться к классовому подходу по Марксу, но в модернизированной его версии.
«Неолиберальные деятели демонтировали социальное государство и дали понять дезорганизованным трудящимся, что те должны решать свои проблемы самостоятельно. Свою цель неолибералы определили как обслуживание финансовых рынков. Затем различные разновидности либеральной идеологии были адаптированы к неолиберальному мировоззрению. С его ключевыми фразами о современности, открытости, глобальном мире, мультикультурализме, разнообразии и расширении прав и возможностей – со всеми этими модными словами. Однако подавляющее большинство осталось в стороне, включая массу женщин, небелое население, людей нетрадиционной ориентации и прочих. Они являются частью рабочего класса. Вот как я это вижу», — заявляла в одном из интервью Нэнси Фрейзер.
То есть она надеется на классовое самосознание, классовую солидарность и классовую борьбу всех угнетаемых неолиберализмом и финансиализированным капитализмом.
Нэнси Фрейзер совместно с Чинцией Арруцца и Тити Бхаттачарья создали радикальную антикапиталистическую и антилиберальную программу, сформулированную в манифесте «Феминизм для 99 процентов». Авторки исходят из интересов большинства женщин мира – прежде всего бедных, рабочих, мигранток, расовых и сексуальных меньшинств, женщин с инвалидностью, а не привилегированного меньшинства. И предлагают радикализироваться и действовать через объединение левых движений и расширение повестки, устанавливая демократический контроль над распределением благ. Для преодоления социальной несправедливости недостаточно бороться только с бедностью или только с дискриминацией. Необходима интегрированная стратегия, сочетающая перераспределение ресурсов и признание достоинства и различий всех групп.
Справедливое общество, по мнению Фрейзер, — то, в котором все его члены могут принимать в равной степени участие в социальной жизни. Достигнуть этого позволит социальная политика, признающая легитимность требований признания без увеличения экономического неравенства и создающая возможность достигать честного распределения ресурсов без увеличения проблем в области статусов.
Например, в политике, нацеленной на снижение уровня бедности женщин, сейчас есть стигматизация непродуктивных welfare mothers — матерей, живущих на пособие. Их противопоставляют уважаемым налогоплательщикам, которые вынуждены как бы работать и за тех, кто делать этого по разным причинам не может. Такая политика паразитирует на статусах. Недостаточно просто обеспечивать экономическую поддержку женщин, важно делать это на нейтральной, не стигматизирующей основе, через универсальные пособия или страхование по безработице, чтобы не создавать новых форм унижения или маргинализации.
При этом эмоциональную сферу необходимо освободить от рыночной эксплуатации. Любовь — не основа для бесплатного обслуживания. Справедливость невозможна без признания культурного статуса и значимости любого, в том числе домашнего, традиционно женского, труда. Формального равенства недостаточно, если женский труд по-прежнему считается второстепенным или «эмоциональным», а не профессиональным и ценным.
Фрейзер считает, что борьба за экономическую поддержку женщин должна идти рука об руку с борьбой за признание их статуса и достоинства: «Нет перераспределения без признания и нет признания без перераспределения». И вот что должно этому способствовать: расширение и финансирование общественных систем здравоохранения, образования, социальной поддержки и досуга, чтобы женщины могли совмещать работу и личную жизнь без ущерба для себя и своих семей.
Нэнси Фрейзер выступает за глобальную экополитику, связывающую естественное и социальное воспроизводство, вопросы экологии, политической власти, расового и сексуального угнетения и имперского господства. Ориентированные на государство движения отдают предпочтение национальному как рамке для действий и цепляются за веру в то, что капитал можно «обуздать». Изолированный «экологизм богатых» или потребительский экологизм, основанный на чувстве вины и личной ответственности за образ жизни, совершенно недостаточны, поскольку уклоняются от реального решения проблемы.
Многие ключевые элементы для такой экосоциалистической политики уже существуют: движения за экологическую справедливость, экологизм бедных, деколониальные и коренные движения. Сторонники «Зеленого нового курса» предлагают программы по стимулированию экономики и созданию рабочих мест. Активисты движения за снижение темпов роста критикуют бесконечное наращивание производства и потребления, однако иногда смешивают то, что должно расти, но не может (например, восстановительная и заботливая деятельность), с тем, что наиболее ценно для капитала, но не должно расти, поскольку угрожает нашему выживанию.
Все эти альтернативы, по мнению Фрейзер, вносят важные идеи и подталкивают к глубокому переосмыслению нашего образа жизни и наших отношений с природой. Но ни одна из них пока не является достаточно содержательной или связанной с другими, чтобы быть адекватной задаче, которая заключается в создании новой гегемонистской «здравой логики», объединяющей все аспекты наших кризисов и интегрирующей их с феминизмом, правами трудящихся, борьбой с расизмом, империализмом, эксплуатацией природных ресурсов, потребительством и с классовым сознанием. Разработка жизнеспособных альтернатив потребует как серьезного анализа, так и приверженности демократическим формам общественного планирования.
Критикуя предложенную «франкфуртцем» Юргеном Хабермасом концепцию «публичного», Фрейзер предложила альтернативу — контрпубличную сферу. Она настаивает на переосмыслении современных представлений о публичном пространстве как множестве дифференцированных общественных арен, к которым некоторые имеют доступ, а кто-то исключается. Следуя за постколониальными теоретиками, Фрейзер вводит понятие «субалтерн-контрпубличной сферы», под которой понимает общественные пространства, где угнетенные группы могут формулировать контрдискурсы и создавать альтернативные интерпретации своих идентичностей, интересов и потребностей.
Она словно хочет откатиться немного назад и начать путь заново, но уже без того, чтобы свернуть не туда. В 1960–70-е годы фемсообщество в США имело свои журналы, книжные магазины, лектории, исследовательские центры. Там женщины как раз и создавали необходимые для общественных преобразований нарративы и вводили в политический и юридический дискурсы такие понятия, как сексизм, двойная нагрузка, харассмент, изнасилования в браке.
Сама философия Фрейзер тоже выступает активным компонентом «субалтерн-контрпубличной сферы». Мысль о том, что капиталистические общества отделяют общественное воспроизводство от экономического производства, связывая первое с женщинами и отрицая его ценность, в то же время ставят экономику в прямую зависимость от процессов общественного воспроизводства, задает направление нового дискурса, нацеленного на дискредитацию и деконструкцию капитализма.
Все это выглядит утопично, но если в нашем мире вполне успешно реализовываются антиутопии, то почему у нас не должно быть надежды и на обратное?
Сама Фрейзер честно признается, что у нее нет прямых ответов на вопросы: «Сможет ли нынешний кризис активизировать борьбу с достаточным размахом и дальновидностью, чтобы трансформировать нынешний режим? Сможет ли новая форма социалистического феминизма разрушить любовные отношения мейнстрима с рынком и создать новый альянс между эмансипацией и социальной защитой — и если да, то с какой целью? Как сегодня можно переосмыслить разделение на воспроизводство и производство, и что может заменить семью с двумя кормильцами?»
Если в капитализме действительно, как считает Фрейзер, заложены противоречия, которые будут сами себя воспроизводить на новых этапах существования человечества, то одной социальной политикой с ним не справиться. По ее мнению, спасти всех может только глубокая структурная трансформация всего мирового социального порядка, а в первую очередь браться нужно за преодоление хищнического подчинения воспроизводства производству, диктуемого финансиализированным капитализмом — но на этот раз без ущерба для эмансипации и социальной защиты. Для достижения этой цели будет необходимо переосмыслить границы между производством и воспроизводством, а также перестроить гендерный порядок.
Что она имеет в виду под этой гендерной перестройкой? Вероятно, то же, что она объясняет в размышлениях о книге COO Facebook Шерил Сэндберг Lean In:
«Для меня феминизм — это не просто вопрос выдвижения небольшой группы женщин на властные и привилегированные позиции в рамках существующих социальных иерархий. Скорее, это вопрос преодоления этих иерархий. Это требует оспаривания структурных источников гендерного доминирования в капиталистическом обществе — прежде всего, институционализированного разделения двух предположительно различных видов деятельности: с одной стороны, так называемого „производительного“ труда, исторически связанного с мужчинами и вознаграждаемого заработной платой; с другой стороны, видов деятельности, связанных с заботой, часто исторически неоплачиваемых и по-прежнему выполняемых в основном женщинами. На мой взгляд, это гендерное, иерархическое разделение между „производством“ и „воспроизводством“ является определяющей структурой капиталистического общества и глубоким источником гендерной асимметрии, заложенной в нем. Не может быть „эмансипации женщин“, пока эта структура остается нетронутой».
Текст: comrade-tovarishch